"Замахнувшийся на Гамлета.
Еще один Лазарев-младший"

Николай Жегин, газета "Культура", № 15, 19-25 апреля 2007 года

Ничто не предвещало Гамлета. Хотя, что говорить, репертуар Николая Лазарева, артиста Центрального театра Российской Армии, складывался разнообразно.

Лазарев, казалось, артист "легкий", в иных ролях как бы "порхающий", и хотя ему приходилось играть роли серьезного, иной раз и философского плана (даже Нерона играл в трагедии Расина "Британик"), все же считалось, что ему ближе и естественнее - комедия... Даже играя, скажем, Люсиндо - испанского "героя-любовника" в "Изобретательной влюбленной" Лопе де Вега или Дона Хуана из "Много шума из ничего", Лазарев не забывает, что играет комедию.

Удивительно. За свои пятнадцать лет работы в театре, куда он попал сразу после окончания Школы-студии МХАТа, - Лазарев не сыграл ни одной русской роли (за исключением разве что Алешки и Барона из горьковского "На дне"). Этакий иностранец на русской сцене. Все - Шекспир или Мольер, Лопе де Вега или Гольдони... Де Филиппо или Расин... Как говорится, "Жомини, а о русском ни полслова". И это притом что Лазарев - актер по натуре ("по фактуре" тоже) очень русский. А уж играть Островского ему было написано на роду. Поскольку отец, известный Евгений Лазарев, блистал в дуэте с Натальей Гундаревой как раз в Островском (уже пять лет мы не видим на сцене Лазарева-старшего по той уважительной причине, что актер проживает в Лос-Анджелесе, где обучает американцев актерской игре). Так что Лазареву-младшему в Островском вроде бы гримироваться не надо... Ан нет, пути с Островским пока не сошлись. Зато в комедии Мольера он как рыба в воде...

В "Скупом" Николай Лазарев играет Жака, повара и одновременно кучера, поскольку его хозяин Гарпагон не желает тратиться на двоих. Лазарев в этой роли, помимо прочего, невероятно ловок. Миг - и вывернутая наизнанку кучерская шапка в его руках превращается в белоснежный поварской колпак. И вот уж перед нами не кучер, а повар с полотенцем на руке, который самозабвенно оповещает окружающих о тонкостях французской кухни, а ноги при этом пританцовывают от нетерпения. Жак уморительно фанфаронист и трусоват, простодушен, искренен и подловат, словом, стереоскопичен. И все это играется с чисто галльской легкостью и комедийным блеском, - чувство стиля у этого актера, как говорится, не отнять.

Он играет Доктора Айболита в одноименной сказке с таким упоением и простодушием, какие уж и не встретишь в усталых наших ТЮЗах.

Все это великолепно и в то же время, повторяю, никак не предвещало Гамлета. Потому что "Гамлет" не только совсем не комедия, но вообще, так сказать, пьеса на все времена. Так, во всяком случае, принято думать. Хотя все это вряд ли верно. Гамлет как раз из тех ролей, которые нуждаются в "своем" особом времени. Я еще помню ту удивительную "гамлетовскую полосу" (ни до, ни после "Гамлета" у нас так широко не ставили), время, когда страна медленно пробуждалась от сталинщины и постепенно прояснялось, что Дания - тюрьма, а король - убийца... Трагедия Шекспира читалась как почти "злободневная пьеса". Мы всем сердцем были "за Гамлета", прощая актерам подчас простодушную прямолинейность. Разве в этом было дело?

Нынешним нашим гамлетам неизмеримо труднее. "Быть или не быть" отзывается в зрительном зале совсем иными заботами: "Сколько может стоить приличный "Nokia" - раскладушка с наворотами, потому что такой "Soni", как у меня, доставать из сумки больше нет никаких сил. И когда же я наконец сменяю свою мыльницу на цифру?.. Вот в чем вопрос на самом деле... и о чем там на сцене хлопочет этот малый... мне бы его заботы?..."

Выбор судьбы превратился в выбор услуг. Само по себе это, конечно, неплохо, только вот кому теперь он нужен, этот Гамлет, кроме узкого круга чудаков - тонкой пленки на толще давно уже не самой читающей России?

По-видимому, к ним обращается режиссер Борис Морозов со своим проектом некстати внимательного прочтения классика в сопровождении хорошо забытого сочинения Дмитрия Шостаковича. Тут Гамлет почти с гравюры Фаворского, "с кудрями черными до плеч"... и вопреки стойкой моде на джинсы с дырой на немытом колене вполне приличной, отчасти романтической наружности. Все это выглядит по нынешним временам вызывающе. Такие дерзости прощать нельзя, и режиссеру было указано со всей строгостью нашей либеральной печати.

Но времена меняются, и отсутствие "концепции с нажимом" уже не является преступлением. Мы смертельно устали от назойливых "интерпретаций".

Мне нравятся у Лазарева не навязанные извне шекспировские смыслы (хотя к ним, понятное дело, можно еще идти и идти). Он создает характер раздвоенный и в то же время цельный, то есть несомненно сходство "портрета" с оригиналом.

К тому же он очень молод, этот Гамлет, - в нем вскипает юношеский максимализм, который сменяет юношеское разочарование... Он то и дело пытается освободиться, стряхнуть с души непомерно тяжкий груз и быть, как прежде, веселым и беспечным. От природы он не меланхолик, открыт дружбе, веселой студенческой компании. Он рад не только Горацио, но и Розенкранцу с Гильденстерном, пока не понимает, что они готовы на все.

Я помню глубокое, зрелое исполнение роли Астанговым, но помню и сухие ноги в трико этого Гамлета - роли в те времена "вынашивали" годами.

Этот Гамлет не читает знаменитый монолог как концертный номер - он делает мучительный выбор, вернее, пытается сделать и... не может (мне - зрителю, правда, трудно смириться с тем, что Гамлет оказывается тут не один, а "вместе с хором", но это уж, как говорится, не его проблемы). Да, театр отвергает попытку "посредством Гамлета" высказать "актуальную мысль" последней недели, как затею заведомо вульгарную. Гамлет ведь и сам по себе - цель. И это, по-моему, главное, что сумел донести Николай Лазарев.

Возможно, посмотрев Гамлета - Лазарева, кто-то купит томик Шекспира (такое случалось после показа телесериалов по Достоевскому и Булгакову), перечитает и поставит на заветную полку рядом с Донцовой и Марининой. Нам не дано предугадать...

Но дело, в общем, не в этом, а в том, что в Москве появился еще один очень хороший актер и притом в той счастливой поре, когда уже сыгран Гамлет, а впереди совершенно не освоенный материк Островского.

Наверх